Непридуманные истории

Olga пишет:

...я тоже рада за себя, за своего брата, который остался Человеком и Другом...

"С хорошими людьми происходят хорошие вещи..."(с)

И ещё вот пришло в голову...
Ну, что хороших людей больше, чем плохих, в это я всегда верила, т.к. мама не уставала мне это повторять...
Это помогало мне не зацикливаться на плохом.
Детям своим тоже попыталась это донести.
Не знаю, как получилось....
А вот Олин Женя получил отличный урок этой человеческой доброты.
Которая не на словах, а на деле.
И теперь я 100% уверена, что Женя тоже вступил в когорту этих хороших людей.
А потому повезёт тем, кому он встретится на жизненном пути.
Вот так добро и продолжает жить...

Дуняша пишет:

А вот Олин Женя получил отличный урок этой человеческой доброты.

Да... потому что он написал, что "даже пересмотрел кое-что".... (а в таком возрасте им многим свойственна доля мизантропии))))...
А вообще...тьфу-тьфу-тьфу... ему уже немало хороших людей встретилось в жизни...

Ах, если бы у меня было чуть больше времени, я бы непременно написала о Юре. О самом обычном Юре – программисте, который удачно избежал армии по причине плоскостопия, закончил с отличием институт и ждал назначения в КЦ машиностроительного завода. С заводом было все не так просто – восьмой отдел придирался к документам, рассылал запросы – сестра, десятый год живущая за границей, заставляла сомневаться и кадровиков, застывших в ожидании над Юриной трудовой книжкой, еще пахнущей типографской краской.

Юра и сам не заметил как оказался - «Временно, Юрочка, временно» - на должности техника заводского училища, прельстившись свободным графиком и возможностью держаться поближе к восьмому отделу. А еще через две недели уже заходил в класс на свой первый урок – «Выручайте, Юрочка, выручайте. Третий курс, не прочерки же ставить в дипломах».

Юра бегал с первого на четвертый этаж, зубрил доселе неизвестную ему автоматизацию производства, собирал из трех неработающих компьютеров один, боролся с вирусами в бухгалтерии и включенными на уроках телефонами, курил в окно лаборантской, пил чай с психологом Эллочкой и соцпедагогом Танечкой – добродушными, крупными и неуловимо похожими друг на друга. Называли их в училище - «девочки».
Девочки, в силу занимаемых должностей и склада характера, знали все и обо всех, любили сплетничать, розовую помаду, шелковые платки в декольте, шампанское и были давно и прочно замужем.

Шампанское стало непременным атрибутом последней пятницы месяца – «Осторожнее, Юрочка, осторожнее» – Юра придерживал пробку, пахнущую банным веником, узкое горло шипело, выпуская белесый алкогольный дымок. Девочки размешивали игристое венчиком из алюминиевой проволоки, оставляли на стаканах разводы помады и, размахивая тонкими сигаретами, говорили.

Говорили о Светке Гладышевой из СМ 3-4, что не появлялась на занятиях третью неделю, о Наде Хазаровой из П 45-46, которую выгнал из дома пьющий отчим, о Валерке Звягинцеве – брате того самого Звягинцева из МТС 22-23 – «Ты тогда еще не работал у нас, Юрочка». «Цимлянское» проливалось на папки с приказами о социальной стипендии, Эллочка охала, бежала за бумажными салфетками, трясла мокрыми листами – печати плыли лиловыми кляксами, цифры и фамилии сливались, сверху четко читалось только название - группа АС 11-12.
Группу АС 11-12 Юра не любил. Не любил так, как может не любить нормальный двадцатитрехлетний парень с когда-то заброшенной скрипкой и интеллигентными родителями в анамнезе поддатое быдло из подворотни – брезгливо, снисходительно и чуть боязливо. Они были чересчур – чересчур громко смеялись, чересчур много матерились, чересчур долго приглядывались к Юре, напоминая тому пресловутый восьмой отдел.

Из которого, кстати, по-прежнему не приходило ни согласия, ни отказа, и Юра воскресными вечерами вычеркивал в календаре прожитую неделю, чтобы потом снова, в понедельник, вторник и пятницу взять с полки журнал в коричневой дерматиновой обложке, подняться в класс, сесть за стол, открыть страницу сто десять и, прежде чем в списке отметить отсутствующих, поднять глаза и посмотреть на шестнадцать парней напротив.
Они были похожи на бродячих псов, живущих по только им ведомым собачьим законам – один зашевелится, лениво залает – остальные сегодня подхватят, а завтра вцепятся ему же в глотку – и ни единого шанса угадать когда вцепятся именно в тебя. Свой-чужой они узнавали сразу, словно принюхавшись, – по жестам, взгляду исподлобья, расстегнутым в любую погоду курткам, по похабной ухмылке и шапке-«пидораске» чудом державшейся где-то между макушкой и затылком.

Юра был, определенно, чужой – «Так вы до двадцати лет на стипендию жили, Юрий Алексеевич? Ну-ну…» - а у самих вокруг ногтей отработанное машинное масло, которое не смывается ни каким мылом и на всю жизнь въедается в кожу фирменной татуировкой – рабочий™. Юра бесился, с хрустом ломал столбик мела, считал про себя до десяти, потом до пятидесяти, глубоко выдыхал – «Терпение, Юра, терпение» - устраивал внезапные контрольные работы, злорадно метил красным листы в сизую, едва видимую клетку, и надолго в бессильной злобе зависал шариковой ручкой над фамилией Сосновский.

Последний в училище слыл личностью легендарной - ни одна оперативка не проходила без того, чтобы суетливая, похожая на болонку, Рита - зам по учебной работе или Галина-мегера, отвечающая за практику, не наседали на мастера автослесарей, немолодого уже мужика, обладающего воистину удавьим спокойствием, с жалобами на очередную выходку Сосновского. Сорвал урок, закурив в классе, сорвал урок, устроив массовую рассылку sms со стихами о Луке Мудищеве, сорвал урок, уйдя из класса в окно - Виктор Иванович отмалчивался и утирал взмокшее лицо платком в голубую клетку, а Юра краснел – в окно Сосновский ушел с его урока.
«Ну, что ты, Юрочка, разве можно открывать окна на первом этаже!» - Эллочка сочувственно заглядывала в глаза и пододвигала ближе парящую мятой чашку с чаем. Юре было мучительно стыдно, но на дворе догорал на редкость теплый сентябрь, в классе стояла невыносимая духота, смешанная с крепким запахом мужского пота, утомленный Сосновский ныл, уговаривая отпустить их с восьмого урока пораньше, стая одобрительно подвывала, просясь на волю, и в ответ на твердое Юрино «нет» Сосновский легко вспрыгнул на подоконник и шагнул в бабье лето. Парни восторженно заорали, вскакивая и опрокидывая стулья, но Юра уже стоял у окна, скрестив руки на груди и нехорошо прищурившись – «Через мой труп, - думал он, - только через мой труп» - и было, наверное, что-то такое в его глазах, от чего все вернулись на свои места, недовольно ворча и признавая того, кто сейчас был сильнее.

Юре было мучительно стыдно не потому что не справился, как ни крути, но все же с собственным учеником - сколько не оправдывайся случайным попаданием в педагоги, а потому что на мгновенье, увидев на контрасте солнечного света, бьющего прямо в окно, вихрастый силуэт, жадно захотел вот так же – на плохо прокрашенный подоконник, а потом все дальше и дальше - туда, где нет распределителей, позиционеров и пневмоцилиндров, где не заливается безжалостный звонок, подгоняя и подчиняя расписанию, туда, где нет запретов, правил, инструкций и должностных обязанностей. Пусть на пару секунд, но Юра остро позавидовал Сосновскому, который мог вот так, только поднявшись на высоту неряшливого подоконника, послать все это разом и стать свободным.

«Понимаешь, Юрочка, Сосновский учился уже у нас, ты не знал?» – Танечка перебирала бумаги на столе – сироты налево, под опекой направо – стопки неумолимо росли – свидетельства о смерти, постановления суда о лишении родительских прав – ксерокопии мелькали знакомыми фамилиями, пухлые пальцы с акриловыми ногтями сноровисто летали, ненадолго забираясь в чужие жизни, а Юра пытался понять, как можно просто не прийти на защиту диплома.

Сосновскому повезло больше других – одышливая математичка, видевшая матерые ели возле училища полуметровыми саженцами, тяжело вставала со стула, тянулась к полке, доставая коробку из-под цебовских туфель, – «Посмотрите, Юрочка, первый мой выпуск. А это Паша Сосновский – отец нашего Игоря. Второй ряд, вот здесь, в центре, видите, Юрочка?» - бумажные уголки загибались вверх и Татьяна Павловна приглаживала их, проводила рукой по мальчишеским лицам и задорно улыбалась Юре с фотографии – «Большим человеком стал Паша, не дотянешься».
«А может, не так уж и повезло Сосновскому», - думал Юра, расчерчивая слайды компьютерной презентации схемами алгоритмов, готовясь к завтрашнему уроку. Родственников у него, на взгляд Юры, было все же многовато – родные брат, две сестры, сводные братья и сестры, мачеха с отчимом – все это в новых семьях отца и матери, и сильно пожилая бабка, с которой жил сам Сосновский.

«Так бывает, Юрочка», - Татьяна Павловна закрывала коробку картонной крышкой - скотч потрепался на сгибах, топорщился в стороны - отодвигала ее от себя, возвращаясь в настоящее. - «Семнадцать лет, что вы хотите, Юрочка? Они не бросали его, что ты! Паша отучился в институте – он всегда был такой – всегда точно знал что ему нужно. Потом уехали в Москву, съемная комната, ты же понимаешь, Юрочка. Потом Пашу повысили, потом еще раз – они все хотели сначала квартиру, потом ремонт – не везти же ребенка в неустроенное... Потом Лидочку взяли в банк, надо было работать, зацепиться, показать себя... А потом они развелись, Юрочка».

Жизнь катилась октябрем, измерялась понедельниками, вторниками и пятницами от аванса до зарплаты, Юра мотался на совещания по защите информации, удивлялся чиновникам, подписавшим приказ, в котором, среди прочего, отдельным пунктом стояло, что для сохранности информации пользователь обязан корректно выключать свой компьютер, матерясь сквозь зубы перерабатывал эти самые приказы до удобоваримого вида и засиживался допоздна, пытаясь привести подотчетные машины в состояние, удовлетворяющее министерским требованиям.

Словарный запас матерных слов Юра изрядно пополнил у АС 11-12, которые, продираясь через частокол терминологии и самостоятельных работ, благополучно дожили до практических - открытая неприязнь сменилась пактом о ненападении – обе стороны исподтишка следили друг за другом, ожидая, кто же оступится первым. На планерках все чаще витало грозное «вычитка», девочки рисовали стенгазету о вреде вредных привычек и Юра теперь пил чай, уткнувшись взглядом в оранжевый слоган: «Сегодня ты покуришь гаш, а завтра будешь ты не наш!» - буква «ш» косила влево, а «з» скручивалась баранкой.
Мысли о Сосновском стали привычными, словно незалеченный зуб – пока не вспомнишь – не замечаешь, но стоит всего раз провести языком - и остановиться невозможно – ты обречен на вечное желание повторить, еще, и еще – пока не засаднит с привкусом крови.
Юре казалось, что Сосновскому надоело ждать когда же он, Юра, оступится, и Сосновский планомерно подводит, подталкивает его к последнему шагу – шагу за которым он снова станет чужим. «Имей же совесть, Сосновский», - устало говорил Юра, вводя новый пароль сетевого администратора. «Совесть - не баба, как я ее поимею?» - ржал в ответ тот, а Юра срочно менял обои рабочих столов всех компьютеров в классе – криво нарисованный в Paint гипертрофированно огромный член, раскрашенный в триколор, на "Безмятежность".

С Серафимой Юра сталкивался редко – короткая стрижка, джинсы и безумно плотное расписание – она не обедала в пропахшей кислой капустой общей столовой, не смаковала последние новости с преподавателями на коротких, на одну сигарету, переменах, и на оперативках усаживалась за последнюю парту, спрятавшись за широкую спину физкультурника, уткнувшись в книгу или что-то набрасывая в тетради на пружине.
Эта пружина почему-то очень смешила Юру – он искоса поглядывал на Серафиму, покусывающую колпачок шариковой ручки, и представлял как она, так же сосредоточено нахмурившись, берет с магазинной полки тетрадь, открывает – знакомится – примеряет на себя, цепляет ногтями металлическую спираль, та тонко щелкает «тэц-тэц-тэц» – Юра был абсолютно убежден, что тетрадь Серафима купила только поэтому.

Серафима замечала Юрин взгляд, удивленно приподнимала бровь и, весело усмехнувшись, подмигивала – у Юры жарко вспыхивали уши и приходило понимание, также ясно и безмятежно, как всегда приходит понимание себя самого – «Она мне нравится, - думал Юра, - она мне очень нравится» - Эллочка толкала Юру в бок – он снова пропустил что-то очень важное.

«Надеюсь, Юрий Алексеевич, мы можем рассчитывать на вашу помощь?» – Юра кивал головой и уже на следующий день прочно оседал на третьем этаже – в кабинете обществознания, по Юриному мнению, назрела острая необходимость применения инновационных технологий.
Юра насиловал жесткий диск допотопного пентиума и оставлял дверь лаборантской открытой – Серафима рассказывала о социальном статусе – «Не путайте, говорила Серафима, – никогда не путайте социальный статус и социальную роль. Последнее – это всего лишь поведение, которого ждут окружающие от человека, занимающего определенный социальный статус» – fdisk до семидесяти бодро накручивал проценты и зависал черным экраном.
«Серафима Андреевна», – подавал голос Сосновский, и Юра удивлялся – это был совершенно другой Сосновский – не тот, что с легким матерком смаковал на его уроке подробности вчерашнего вечера с… – Юра морщился, вспоминая, – с кем-то из будущих секретарш, кажется, – «Вы сказали, что у человека может быть множество этих социальных ролей, так? А если требования к одной из них противоречат требованиям к другой?»
Юра вслушивался в непривычно серьезный голос, вздрагивал – пластик крошился в руках – Юра выдыхал из груди застоявшийся воздух и ловил у самого пола затертую бумажку с надписью «Windows XP», выпавшую из сломанной коробки.

«Если такое случается, – голос Серафимы был четким и размеренным – голос преподавателя, привычного много и долго говорить, – то складывается ситуация ролевого конфликта». Юра представлял как Серафима, задумавшись, крутит кольцо на безымянном пальце, отвечая на вопрос. «В этом случае, скорее всего, человеку придется выйти за рамки одной из ролей. Ему придется выбирать, понимаете, Игорь?» – Серафима не делала разницы между коллегами и учениками, всем говорила «вы» – ее безоговорочно признавала стая, подчиняясь и провоцируя уважение остальных.

«Здравствуйте, Сим Андреевна, здравствуйте» – Юра сбивался после двадцатого «здравствуйте», Серафима только кивала в ответ, на перемене в классе пересекались две группы, Серафиму брали в сужающееся кольцо, и Юре казалось, что ученическая масса закручивает ее в себя, затягивает в неумолимую мясорубку и если он, Юра, сейчас закроет глаза, то, открыв их, может не увидеть Серафиму на месте.

Но Серафима оказывалась здесь, за динозавроподобным учительским столом – «Он мне нравится, Юра» – к ней не прилипали никакие клички, и только ее, да еще инспектора по делам несовершеннолетних, пацаны называли строго по имени-отчеству. Но если мордастый Денис Евгеньевич для преподавателей и десять лет назад, как и сейчас, был просто Дениской – только тогда из группы столяров-плотников – Юра проклинал училищную привычку к уменьшительно-ласкательным именам и всерьез подозревал, что самые злые прозвища даются не детьми, а преподавателями, – то Серафима была Серафимой для всех.
Звонок с девятого урока опаздывал на четыре минуты – вахтерша и уборщица снова выясняли кто главнее – Серафима обвиняюще смотрела на часы - стая роптала, недовольная задержкой и готовая брать двери штурмом, Сосновский лениво потягивался, подпирал рукой голову, поигрывал ключами и демонстративно молчал – узкий брелок пропахивал столешницу, выписывая трехбуквенное слово, и застревал, остановленный серафиминым «Свободны».

Серафима устало терла виски, морщилась, пытаясь понять, – «Вы, говорите, Юра, говорите» - он тушевался и замолкал, через несколько томительных секунд Серафима наконец замечала, виновато улыбалась и тянулась к Юре – тот щелкал синим крикетом, пламя вспыхивало в затянутой осенним сумраком лаборантской, перекидывалось на сигарету, освещая утомленное лицо – Серафима выдыхала горький дым, сползала по стенке книжного шкафа и прикрывала глаза – Юре казалось, что ему только что тоже сказали «Свободен».

Юра смотрел из окна как, поеживаясь от холодного ветра, Серафима идет к машине, как изнутри предупредительно приоткрывается передняя дверь - Серафима ныряла в салон, дверь мягко хлопала, отрезая ее от всего мира, Мазда молчала еще несколько минут - минут, которых как раз хватало на приветственный поцелуй, догадывался Юра, - и, сыто заурчав, трогалась с места, мигнув на прощанье габаритами.

Машина, слепо уставясь на окружающих тонированными стеклами, проносилась мимо остановки - в стороне, сбившись в плотную толпу, курили, прихлебывая дешевое пиво и баночный энергетик, будущие автослесари. Кто-то – Юра видел только, что низкорослый и крепко сбитый – презрительно сплевывал вслед и говорил что-то такое, от чего стая заходилась лающим смехом – Сосновский, не поворачивая головы, бросал в ответ короткое и резкое – все разом смолкали, на полшага отодвинувшись от низкорослого, который внезапно оказывался один против стаи.
Юра садился в старенькие Жигули, купленные отцом еще до его рождения, и, вспоминая тоскливый взгляд Сосновского, брошенный вслед красной Мазде, почему-то думал о трехслойном желе, которое делала Юрина мама по большим праздникам – процеживала сироп из черной смородины, взбивала сметану – «Достань с верхней полки какао, Юрочка» - десерт застывал на балконе в большой эмалированной чашке - розовый, коричневый, белый – слои никогда не смешивались – никогда, и Юре казалось, что Сосновский, он тот, который в центре - шоколадный.

Музыка долбила басами, на стенах дрожали искры от зеркальных шаров, осенний, по вечернему морозный воздух, смешанный с сигаретным дымом, просачивался в зал через неплотно закрытую дверь, выходящую во внутренний двор, где курили и, воровато оглядываясь, пускали по кругу бутылку из-под фанты второкурсники – «Водка с апельсиновым соком», - знающе кивали мастера, которые все утро прочесывали укромные местечки училища «на предмет». Бутылки находили в бачках унитазов, в кадке с фикусом на третьем этаже, в пожарных щитах в мастерских – Михаил Сергеевич, мастер плотников – замкнутый и суховатый, придерживая пакет искалеченной левой рукой – половину большого пальца еще в восьмидесятые отрезало на столярном станке – матерясь, собирал найденное – бутылки глухо бились друг о друга, пакет шевелился и губы Памелы Андерсон, нарисованной на полиэтилене, морщились в кривой улыбке.

«Шампанского, Юрочка?» - раскрасневшаяся Эллочка, дежурившая «на билетах», кивала в сторону библиотечной двери, откуда иногда выходили такие же раскрасневшиеся преподаватели – отчетливо тянуло коньяком и мятным орбитом – время переваливало за восьмой час, в зале дежурила приглашенная милиция – серая форма растворялась и снова возникала среди девчоночьего разноцветья, а в библиотеке гудел бас рослого майора, перебиваемый звоном сдвигаемых чашек, сегодня заменяющих рюмки.

Тени метались по темным окнам – толпа билась в судорогах под Тimbaland – преподаватели давно махнули рукой на субординацию и, образовав тесный кружок позади диджейской стойки – за добродушным, похожим на огромного Виyни Пуха, Гришей - неловко, но старательно пытались повторить движения учеников – «К нам, идите к нам, Юрий Алексеевич!» - Юра лавировал между взмокшими спинами, тяжелым дыханием, острым запахом разгоряченного тела – вспышки белого света выхватывали из темноты застывшие лица – выхватывали и снова отпускали, словно обознавшись.
Серафима ловила музыку пальцами – где-то там, сверху, над головой – легко подчинялась общему ритму – Юра смотрел, как она покачивает бедрами, как откидывает волосы, как скользит телом по телу, пританцовывающего перед ней майора, как она, смеясь, поводит плечами, медленно, коварно-медленно снимая пиджак – «Держите, Юра!» - и, оставшись в потертых джинсах и черной майке, уходит в одобрительно свистящую толпу.

А потом все закрутилось быстро, как смена слайдов в проекторе компьютерного класса – толпа разделилась на пары, закачавшись под что-то шансонно-тягучее, забухала тяжелая дверь, выпуская на асфальтовый пятачок тех, кто медляку предпочел сигарету и глоток самодельной «отвертки», смеющуюся Серафиму перехватил майор и настойчиво потянул в полутемный зал – Серафима хмурилась, скидывая чужие руки, и отрицательно качала головой – по неписанным правилам педагоги никогда не танцевали медленные танцы.

«Не вздумай танцевать с ученицами, Юрочка», - Эллочка мелкими глотками пила теплую водку – шампанское давно уже кончилось – шумно выдыхала, распахивала заслезившиеся глаза, с всхлипом втягивала в себя воздух и, помахав руками перед лицом, закусывала заветревшей мандаринкой – «С потрохами потом сожрут», - просто объясняла она, глядя на недоумевающего Юру, - «Это такая…», - Эллочка делила мандариновую половинку на дольки – оранжевый сок брызгал, и Эллочка, задумавшись, слизывала его с пальцев – «…ревность, наверное. Мы для них - либо ничьи, либо общие, Юрочка».

Подвыпивший майор наседал все активнее, обнимал Серафиму плечи, пытаясь вернуть ее на танцпол – Серафима брезгливо морщилась и оглядывалась по сторонам в поисках помощи – Юра расталкивал учеников, жадно вытянувших шеи в сторону назревающего скандала, в разных концах зала распадались пары – мальчики в серой форме торопились к вошедшему в раж начальнику, из курилки спешили мужчины – Виктор Иванович вытаскивал из кармана неизменно клетчатый платок, позабыв про зажатый в пальцах еще тлеющий LM, – но все же они опоздали, потому что первым успел Сосновский.
«Восьмой отдел, говоришь, тянет?» - еще полтора часа назад оценивающе щурился на Юру майор, - «Да ты пей, Юра, пей - хорошая водка, кедровая». Юра морщился – теплая водка жгла горечью, и хотелось задышать по-собачьи часто-часто, остужая язык – «Хорошая», - сипло выдавливал он из себя и тянулся за бутербродом с сыром. Майор довольно прищелкивал языком, снова наполнял чашки и убирал пустую бутылку под стол – «Давай, Юра, еще по одной», - Юра давился сухой булкой и отрицательно тряс головой – «Давай, - с нажимом повторял майор, - за кума моего – знаешь кто у меня кум-то? - майор довольно ухмылялся и откидывался на спинку расшатанного стула. - Да вот как раз, Юра, восьмым отделом он и командует».

Сосновский, спрятав руки в карманах, стоял напротив майора и Юру накрыло дежа вю, как тогда у окна – губы Сосновского шевелились, но Юра так же не слышал ни слова – музыка снова бешеным ритмом зомбировала зал – Сосновский зло цедил что-то и Юре казалось, что еще немного и тот привычно сплюнет, на этот раз от омерзения. Но слепок с прошлого дрогнул, разбившись о настоящее, в котором Сосновский вместо того, чтобы хмуро смотреть вслед подмигнувшей Мазде, летел в сторону, отброшенный ударом в лицо.

«А ведь Сосновского выгонят», - понял Юра, отстраненно наблюдая, как поднявшегося Сосновского майор бьет еще раз – без размаха, коротко, под дых - как удерживают согнувшегося Сосновского подоспевшие мастера, как Серафима трясущимися руками зажимает рот, как быстро и виновато оправдывается перед майором, потирающим сбитую руку, неизвестно откуда появившаяся Рита-завуч - «Надо же, - удивился Юра, - я и не знал, что она тоже дежурит» - как качает головой расстроенная Эллочка, как дрожит, хрипя ответом, рация, оказавшегося поблизости, хмурого сержанта – «А мы, - почему-то подумалось Юре, - наверняка, с ним ровесники» - и как свирепо и безнадежно, окольцованная ментами, мечется стая.

«Хреновый, все-таки, из меня учитель, - думал Юра и смотрел в удивленные, наливающиеся яростью, глаза майора, на щеке которого набухала кровью ссадина от Юриного кулака, - да и с заводом теперь..."
«Ему придется выбирать, понимаете, Игорь?» - вспомнились вдруг слова Серафимы, и Юра усмехнулся – как будто ему было из чего выбирать.

Tanya пишет:

а у самих вокруг ногтей отработанное машинное масло, которое не смывается ни каким мылом и на всю жизнь въедается в кожу фирменной татуировкой – рабочий

отпаривать надо...тогда смывается...)))

садовник Мюллер пишет:

отпаривать надо...тогда смывается...)))

ну извиняйте ...это так автор написал....она финансовый аналитик, а вон как красиво пишет.........

Tanya пишет:

она финансовый аналитик,

а у меня "отработка" эта не одну пару сапог "съела"...размер 60й получается...

Olga пишет:

Я пишу брату - куда отправлять??? (он живет в Ю.Корее давно).. И получаю ответ - не надо, мы сейчас не нуждаемся, пусть Жека-младший учится дальше..

Ольга, очень рада за вас с Женей!!!
Брат у тебя - золото!!!
*вспомнился почему-то рассказ о том, как он тебя спрашивал о том, не хочешь ли ты "послушать часы"))))

когда понимаешь что ты еще молод в свои 41?
когда оттираешь утром куртку от какой то грязи...
ничего с детства не изменилось!

садовник Мюллер пишет:

ничего с детства не изменилось!

все мы в душе дети

Вот нашла в "тырнете" как один товарисччч через интернет познакомиться с
девушкой хотел. Далее, от его лица:

"Разместил я свою анкетку на трех сайтах, с фото и со всеми ответами на
вопросы, в общем, все как положено. Написал, что ищу девушку для
серьезных отношений, возможно бракосочетание. Дня через два на "ящик"
повалили письма. Сижу, фильтрую, рассматриваю фотографии, читаю резюме.
Выбрал одну. Пишу, что готов встретится, но не тут-то было отвечает, что
надо бы заочно пообщаться в смысле через ICQ или на чате. Ну да ладно,
договорились встретится на чате …, и вот такой произошел диалог, за
точность не ручаюсь, но смысл такой;
- Привет Оля!
- Привет.
- Почему сразу не захотела встретится?
- А вдруг ты сексуальный маньяк?
- Да нет, я нормальный.
- Все так говорят.
- Ну ты же видела меня на фото, я что, на маньяка похож?
- А вдруг это не твое фото? У друга, например взял.
- Ну а после этой переписки, ты сможешь понять, что я не маньяк?
- Конечно, я ведь тебе сейчас вопросы задавать буду.
- Ну давай.
- Только если ты не маньяк, ты не обижайся, ладно?
- Ладно.
- Ты почему через Интернет, знакомиться решил, на фото ты довольно
симпатичный, неужели просто так не можешь?
- Да нет, могу, но в круге моего общения, нет подходящей кандидатуры, а
на улице подойти как-то неприлично.
- А в круге твоего общения, почему тебе никто не подходит, тебе не
нравится с ними трахаться?
- Да нет, просто я не сплю с кем попало, считаю, что для этого должны
быть чувства.
- А какие чувства?
- Ну любовь, например.
- И что у тебя, ее ни разу не было?
- Кого не было?
- Ну любви?
- Ну почему не было, была, даже в школе была.
- В какой школе, ты что педофил?
- Ну какой педофил, просто с одноклассницей у меня был роман, года три.
- И ты ее бросил? После трех-то лет.
- Ну почему бросил, повзрослели, решили, что друг другу не подходим.
- Значит, пока ты ее три года трахал, подходили, а как жениться, уже не
подошли. Вы между прочим, все мужики такие.
- Да нет, ты просто неправильно поняла, она встретила другого, а я
другую.
- Так у тебя еще одна была?
- Ну конечно была, и не одна.
- Так ты бабник?
- Ну почему бабник, просто это же жизнь.
- Это тебе жизнь, а тем кого ты бросил, каково?
- Да я никого не бросал, у меня со всеми остались нормальные отношения.
- Ну а я, какой буду по счету в твоем гареме?
- В каком гареме?
- Ну ты же сейчас сам написал, что со всеми до сих пор трахаешься?
- Ни с кем я не трахаюсь, просто нормальные человеческие отношения.
- Значит у тебя с девушкой нормальные отношения, а ты ее не трахаешь,
ты импотент что ли?
- Ну почему импотент, вполне нормальный мужик.
- Какой же ты нормальный, если баб не трахаешь.
- Ну почему не трахаю, трахаю иногда, когда чувства есть.
- Слушай, ты или заврался, или я понять ничего не могу. Может ты гомик?
- Ну почему гомик, я нормальный мужик.
- Нормальные мужики, баб без всяких чувств трахают.
- Нет, ну и я могу без чувств, но это же неправильно.
- Почему это неправильно, вполне даже правильно, основной инстинкт так
сказать. Ты вот в анкете писал, что менеджером работаешь.
- Да.
- Платят наверно нормально?
- Да ничего, вместе с премией … штук выходит.
- И что, с такими деньгами, ты себе не можешь проститутку позволить?
- Да почему не могу, могу конечно, но это совсем не то, что мне надо.
- А, что тебе надо?
- Ну как тебе объяснить. Ну, я просто хочу встретить девушку, чтобы она
была для меня единственной и неповторимой. Общаться с ней, назначать
свидания. Ну, мало ли что еще.
- Ну, а трахать, ты ведь ее все равно будешь?
- Ну наверное.
- Так вот я тебе и говорю. Деньги у тебя есть, трахаться ты хочешь,
поэтому записывай мой номер телефона …. Позвони, я скажу, куда тебе
подъехать. Бери сто пятьдесят баксов и подъезжай, а хочешь я сама подъеду?"

садовник Мюллер пишет:

когда понимаешь что ты еще молод в свои 41?
когда оттираешь утром куртку от какой то грязи...
ничего с детства не изменилось! dance

В продолжение:
Когда понимаешь, что он всё еще молод? - Когда вечером тебе протягивают галстук с каким-то пятном и виновато говорят:"Это я булочку ел с кремом... Я сразу водой потер, но не оттерлось... вот..."

Вчера вечером примерно около 23 с одним молчеком общалась по инету... через какое-то время он пишет:
- Мне сказали, шоп через 10 минут был в постели...
Во! Какие высокие отношения

А я вот ...будучи в Питере...убедилась, что есть она...Любовь то..
*случай не мой*)))

Olga пишет:

А я вот ...будучи в Питере...убедилась, что есть она...Любовь то..

а как это ты убедилась? Ее тебе показали или она сама явилась пред тобой...

Я увидела...что ничего не заканчивается и через десятки лет...если что-то было...))

Tanya пишет:

- Так вот я тебе и говорю. Деньги у тебя есть, трахаться ты хочешь,
поэтому записывай мой номер телефона …. Позвони, я скажу, куда тебе
подъехать. Бери сто пятьдесят баксов и подъезжай, а хочешь я сама подъеду?"

Посмеялся от души.......

Olga пишет:

Я увидела...что ничего не заканчивается и через десятки лет...если что-то было...))

Кому-то сильно везет, бывает такое, но редко

Sunny пишет:

Кому-то сильно везет, бывает такое, но редко

Не встречайтесь с первою любовью,
Пусть она останется такой -
Острым счастьем, или острой болью,
Или песней, смолкшей за рекой.

Не тянитесь к прошлому, не стоит -
Все иным покажется сейчас...
Пусть хотя бы самое святое
Неизменным остается в нас.

Михалыч пишет:

Все иным покажется сейчас...

А может...не иным....а таким же???
Поверь мне...лично убедилась...)))

Михалыч пишет:

Не встречайтесь с первою любовью,
Пусть она останется такой -
Острым счастьем, или острой болью,
Или песней, смолкшей за рекой.

Не тянитесь к прошлому, не стоит -
Все иным покажется сейчас...
Пусть хотя бы самое святое
Неизменным остается в нас.

Olga пишет:

А может...не иным....а таким же???
Поверь мне...лично убедилась...)))

Мой личный опыт, показал справедливость слов Юлии Друниной...

Михалыч пишет:

Мой личный опыт, показал справедливость слов Юлии Друниной...

Михалыч...личный опыт - он потому и ЛИЧНЫЙ...что отЛИЧНЫЙ от других)))))

Olga пишет:

что отЛИЧНЫЙ от других)))))

Опиши, что за история? Очинна интересно, кто так смог сохранить это чувство и никакие обстоятельства не помешали?

Olga пишет:

А может...не иным....а таким же???
Поверь мне...лично убедилась...)))

Я тоже убеждалась, не зря же поговорку придумали про "старые дрожжи" Если в душе ещё чувство тлеет к человеку, то может запросто вспыхнуть даже через десятки лет.